Прошлым летом на Малой Бронной я увидел камень. И до сих пор не могу его забыть. Старый, мощный, монолитный, тесаный, возможно, вручную. Камень был ровный, желтовато-коричневый, гранитоподобный и, казалось, вечный. Сколько он лежал здесь, отграничивая край проезжей части — сто лет, а может двести. И пролежал бы еще столько же. Пролежал бы ровно, без единой трещины. Даже если бы он и покосился, его можно было выровнять, подправить. Но его с нечеловеческими усилиями выкорчевывали из бордюра пришлые дорожные рабочие. Вырубали, вырывали, ломали. Делали это с натугой, со вздутыми венами на руках, с непроницаемыми азиатскими лицами. Камень-москвич долго не сдавался.
Речь не о районе Патриарших. Речь о городе. Тысячи и сотни тысяч камней и булыжников вывернуто из московской земли и заменено на крошащиеся бордюрные бетонные блоки, которые очень скоро потребуют замены и плитку, которая будучи уложенной неумелой рукой, скоро расшатается, вывалится и будет походя залеплена черным асфальтом.
Я не ретроград, который отрицает движение вперед. Но я ретроград, который жалеет тот, старый город и его камни. Камни, в которых хранится его память. Память эта почти стерта. И похоже, что этого уже не исправить.

2017