Я стоял на площади Оперы. Стоял напротив дворца Гарнье и курил в голубое небо. Курил с удовольствием. В декабрьском полуденном субботнем Париже светило солнце. На ступенях оперы сидели китайские туристы, клошары, группки юношей, девушек праздношатающиеся парижане. Перед театром лицом к ступеням стоял мужчина в линялой кофте, потертых джинсах и с не менее потертой гитарой. Подключив микрофон к усилителю, который он привез на тележке и укрепив его на стойке, он запел на испанском. Запел песню Саймона и Гарфанкла Bridge over trouble water. Хорошо запел, и гитара его хорошо звучала, наверное именно так звучали гитары на площадях всех городов мира в 70-х. Я не знаю испанского, но я понимал каждое слово. Я слушал зачарованно. И тут, в этот самый момент, меня накрыло. Захватило ощущение невероятной свободы, ощущение полета Across the Universe, ощущение от осознания того поразительного факта, что я взрослый дядька, но на самом деле не взрослый, что я сам по себе, но не сам по себе, что стою в Париже и не в Париже, стою на земле под открытым земным небом, среди людей, стою на площади, курю и слушаю старую песню, которую знаю и люблю. И время остановилось. Стоп-кадр. Нет, все не то. Трудно объяснить. Не описать внятно и не разложить по полочкам. Кажется, этому спонтанному растворению, слиянию с дыханием места, с его звуками, запахами, красками, людьми, нет рационального объяснения. Кажется, так случается, когда сходятся вместе какие-то неведомые и невидимые течения, силы, линии, волны, когда оказываешься у них на пути и они проходят сквозь, переплетаясь где-то в твоей сердцевине. И еще когда ты вдали от дома и один. Это обязательный элемент и, возможно, самый главный, порождающий осознание того, что дома так никогда не бывает, а здесь тебе не быть долго… Что ты не отсюда. Что ты пришел без особенной цели и тебе просто решили напомнить — ты существуешь. И что уже скоро. Что тебе уезжать — живешь, любишь, дышишь ты в другом месте, в другой земле. И в той, другой земле тебя любят и ждут.
Я курил и не уходил. Испанец пел, а я просто слушал. Когда песня была допета к музыканту подошла маленькая девочка, чуть старше моей внучки. Она не боялась музыканта. Она улыбалась ему. Музыкант взял микрофон, дал его девочке, стал на одно колено и начал наигрывать ей какую-то песенку. Девочка что-то тихо пела и была рада. А потом, пролепетав что-то, развернулась и побежала к маме. Зрители — туристы, клошары, группки юношей, девушек и праздношатающиеся парижане аплодировали. Я тоже аплодировал, смахнув невесть почему набежавшую слезу.
Но сигарета и греза закончились и спустя пару минут, я уже двигался по Рю де ля Пэ и дальше — через Вандомскую площадь к улице Риволи. По звуку моих шагов можно было определить — идет блаженный. Во мне обосновалось радостное чувство сброшенной тяжести, очищения от мути, взвеси, частиц сора, которые, исчезли, словно выпав в осадок. Collage, оклейка, как говорят виноделы, дающая вину прозрачность. Мгновенная вспышка понимания единства мира, прошлого, будущего, себя. Касание ангельским крылом.
В самолете, уносившем меня домой, я думал о мании и магии путешествий — а не этим ли поездки в далеко столь притягательны? Может быть человек стремиться уехать куда угодно в том числе и за тем, чтобы его кольнула ностальгия, чтобы его накрыло мгновение, когда чувствуешь конечность момента, исчезающее из-под пальцев время и необходимость одновременно уходить и возвращаться.
P.S. Табак сигареты был хорошим, но самым обыкновенным.
